Десять минут назад из московского аэропорта, наконец, прибыл автобус. А за шесть часов до этого дети прилетели из дальнего зарубежья, где почти два месяца были на оздоровлении. Измученные долгим ожиданием, родители бросились к автобусу. Самые нетерпеливые пытались заглядывать в окна, звали детей. Было видно, как сопровождающая что-то объясняла ребятам. Родители бестолково толпились у дверей автобуса, каждый хотел быстрее увидеть и забрать своего ребенка.
– Мамааа!
Громче всех слышны были голоса моих детей. Еще бы, они вопили сразу в три голоса. Три загорелых сорванца, едва не сбили меня с ног. Каждый пытался меня обнять покрепче, при этом отталкивая остальных.
От радости и растерянности я сразу не заметила его. Он стоял рядом со своим багажом, который успел уже получить, и со слезами на глазах смотрел на нас. Он ждал сопровождающую из интерната, которая должна была его забрать.
Я осторожно отстранила своих детей:
– Подождите. Я сейчас.
Подошла поближе к мальчишке.
– Миша, ты никогда больше не поедешь в интернат. Я тебя забираю к нам в семью. Возьми свои вещи, и пошли к машине.
Еще минуту назад загорелое, все в черных веснушках, лицо, вдруг резко побледнело. Он суетливо схватил свой дорожный рюкзак. Вытряхнул содержимое прямо на асфальт, посреди привокзальной площади, и почти закричал, захлебываясь слезами:
– Я так верил! Я так надеялся! Миленькая, родная! Мамочка! Ты не пожалеешь! Я буду самым лучшим сыном! Я так надеялся! Я вам всем подарки привез.
Он судорожно хватал свои мальчишечьи заграничные сокровища и пытался мне их вручить. Удивленные люди расступались перед нами. Они ничего не понимали.
Всю дорогу я молчала. Пыталась вслушиваться в щебетание детей, но не могла. В зеркале было видно напряженное счастливое лицо моего нового сына. За границу я отправляла троих детей, а домой везу четверых.
В первый класс у меня пошли два сына. Перед новогодними праздниками мне позвонили из отдела образования. Надо было забрать новогодние подарки. Уже поднимаясь по лестнице, я услышала громкие голоса, почти визги. Ничего не понимая, зашла в кабинет и услышала только окончания разговора.
– Куда хотите, туда и девайте. Мне она не нужна!
– Вы не горячитесь, прошло совсем мало времени. Вы ее только взяли в конце августа. Вы же педагог!
Пыталась успокоить женщину сотрудник опеки.
Только теперь я заметила маленькую девчушку, которая сидела, вжавшись в стул. Короткое пальто, куцые рукава намного выше запястий, мальчишечьи короткие потертые джинсы. Она была похожа на испуганного черного галчонка.
Женщина схватила девчонку за руку и волоком потащила ее из кабинета.
– Ну, что мне теперь делать?! – огорченно воскликнула инспектор.
Я даже не поняла, как это получилось. Я просто, не задумываясь, сказала:
– А давайте я ее заберу. Она учится с моими мальчишками в одном классе.
Инспектор удивленно посмотрела на меня:
– А и отдам! Только, Владимировна, не пожалеешь? Тут приемная мамаша столько на нее наговорила.
Новогодние праздники девочка встречала уже с нами.
Морозным вечером, на санках, мы со старшим сыном везли ее из приемной семьи. Всю дорогу перед глазами стояла безобразная картина. Маленькая девочка, вжав голову в плечи, обреченно сидела на стуле. Из-под кушетки опекунша достала чемодан и забрасывала в него остатки одежды. При наличии двух шкафов в комнате, у девочки не было даже одной личной полки с одеждой. Все хранилось в чемодане под кушеткой, на которой девочка спала.
Бабушка-инвалид из своего кресла пыталась дотянуться до малышки палкой и все приговаривала:
– Чтобы ноги твоей здесь больше не было, цыганское отродье. Чтоб у тебя руки и ноги отсохли, воровка!
Было дико слышать всю эту грязь от взрослых людей, один из которых был педагогом. Мы не стали дожидаться пока все соберут. Схватили девочку и выскочили из дома. Вслед нам были слышны непрекращающиеся проклятья старухи.
Так в нашу семью попала Таня.
Ребенок как ребенок. Изголодавшаяся в родной семье, она росла, как придорожная трава. И поэтому многое не знала и не умела, что умеют домашние дети. И совсем не цыганочка. Обыкновенная деревенская белоруска. Кто его знает, какая кровь намешана в нас, живущих на перекрестке Европы и переживших не одну войну, которые прокатились по нашим городам и селам.
Через полгода мы отправляли их всех троих на оздоровление за границу. На вокзал их привезли на электричке вдвоем с мужем. Было тревожно отправлять детей в такую даль. В зале ожидания они, притихшие, сидели, прижавшись к нам.
Таня почти задремала. Недалеко от нашей скамейки сидела женщина с мальчиком лет десяти. Мальчишка был одет не по погоде. Было прохладно и дождливо, а он – в рубашке с короткими рукавами, которая ему маловата. Время от времени он съеживался и пытался встать и пройтись по залу. Но сидевшая рядом женщина недовольно что-то ему говорила, и он снова садился на свое место. Мальчишка медленно переводил взгляд по залу. И вдруг он внимательно всмотрелся в нас.
– Таня? – негромко вопросительно произнес он. – Таня! Таня! – уже громко крича, он бежал к нам. Таня встрепенулась, тревожно посмотрела по сторонам и вдруг, вырвавшись из моих рук, побежала ему навстречу: – Миша! Братик!
Мы ничего не понимали. Женщина тоже недоуменно смотрела вслед мальчишке.
А они, встретившись почти на середине зала, плакали, смеялись и гладили друг друга по лицу, по плечам.
Оказывается, это был Танин родной брат. Она осталась в детском доме, откуда ее забрали в приемную семью, а Мишу отправили в интернат в другой город.
Так, прижавшись друг к другу и держась за руки, они сидели все время до отправления поезда в Москву. Делились нехитрыми новостями. Рассказывали о своей жизни за время разлуки. И вдруг дочка сказала брату:
– У меня сейчас такая хорошая мама. Я ее попрошу, она и тебя к нам заберет.
Объявили отправление поезда. Поднялась суматоха. Плакали дети и их родители. Целовались, обнимались, давали последние наставления. А мы все никак не могли разъединить Таню и Мишу. У них места были в разных вагонах. Но они намертво вцепились друг в друга и рыдали. Сопровождающая бегала по вагонам, о чем-то договаривалась с проводниками, и они, поддавшись уговорам, посадили всех четверых в один вагон.
И я, и муж домой возвращались подавленные и разлукой с детьми и разыгравшейся сценой между братом и сестрой.
Утром я ушла в райисполком. Рассказала все, как было. И нам пошли навстречу. Забирать детей после оздоровления я ехала с решением об опеке над Мишей.
Мальчишка провел в интернате три года. Многие его воспоминания приводили меня в содрогание. Он долго не мог поверить, что все заграничные обновы и подарки никто не будет забирать. Рассказывал, что, когда он раньше привозил вещи из-за границы, ему почти ничего не доставалось. Вещи куда-то пропадали, а игрушки отбирали старшие дети, которые никуда не ездили. Он о многом рассказывал. А мне хотелось закрыть уши и ничего не слышать. Хотелось, чтобы он быстрей все это забыл.
Через неделю он совершил кражу в магазине. Оказался великолепным организатором. С ним в классе учились тройняшки. Вот с ними он и пошел «на дело». За вечер и утро продавец вычислила маленьких воришек. Я была в шоке. Дождалась сына из школы и попыталась разобраться. Ходили вместе с ним в магазин. Возвращали деньги, извинялись перед продавцами.
Продавец – добрая простая женщина – по-матерински пожурила мальчишку. Она не стала заявлять в милицию. Только вздохнула и сказала:
– Ой, милая, хлебнешь ты с ним горя.
На следующее утро он вместо того, чтобы идти в школу, удрал из дома. Тане сказал, что больше не будет жить с нами, а уедет, куда глаза глядят.
Полдня мы носились по всем улицам, побывали на автостанции, съездили на железнодорожный вокзал. И только к вечеру старший сын нашел его в парке. Он сидел там замерзший, одинокий и горько плакал.
Ночью он пришел ко мне и попытался объяснить, почему ушел из дома:
– Понимаешь, ты поверила мне. Ты взяла меня к себе. А я не оправдал твоих надежд. Я не смог тебе стать настоящим сыном. Мне было так стыдно. Но ты поверь мне еще раз. Вот увидишь, я никогда тебя не подведу.
Больше мне никогда не было стыдно за него. Нет, он не превратился сразу в благообразного ангела. Вытворял все, что положено мальчишке-сорванцу. Но это были обыкновенные мальчишечьи проказы.
Миша рос заядлым спортсменом. Я больше никогда не видела, чтобы ребенок так сильно сопереживал во время спортивных игр. Спорт для него стал неотъемлемой частью жизни. Занимался в спортивной школе. Участвовал во всех соревнованиях. В одиннадцатом классе подрабатывал инструктором в тренажерном зале. Как только подрос, каждое лето устраивался на работу в ПМК обкашивать мелиоративные каналы на полях. Зарабатывал на уровне взрослого мужика. Доил корову, готовил вместе со всеми еду, дежурил по кухне.
В конце каждого учебного года, на общих школьных собраниях, мне вручали благодарственные письма и грамоты за него.
После школы поступил в университет, на факультет физического воспитания. Исполнил свою давнишнюю детскую мечту. Уже студентом ездил на работу в США. Подрабатывал в стройбригаде, параллельно с учебой на дневном отделении преподавал в кадетском училище. Каждое лето работал в оздоровительных лагерях. За деньги, которые зарабатывал, оплатил учебу на международных курсах английского языка. Хотел судить международные соревнования. После окончания вуза Михаил женился и уехал за границу, где работает теперь по специальности.
Вот такая семейная история, которую могла придумать только жизнь.
Маргарита Кундикова,
детский дом семейного типа
(г. Кличев Могилевской обл.)
Фото из семейного архива носят иллюстративный характер
Увидеть в фотографиях, как и чем живут этот и другие детские дома семейного типа, можно здесь.